Как правило упаковочный пенопласт после его использования выбрасывается на мусорку, но благоприятные технические свойства такие как легкость, податливость, водонепроницаемость определили положительную заинтересованность задействовать его в проекте. Благодаря блочной конфигурации одноразовой утилитарности, в пенопласте отпечатан дизайн следа других вещей как эталон безукоризненной эстетики точных пропорций, которые прорицают изнаночный профиль пенопласта абстрактным откровением интервенции незамутненных форм.
В этой канве прообраз будущего объекта находится в точке интуитивного понимания, что это будет блочный пазл архитектурных руин в ретроградной амнезии сиюминутного мгновения, где нынешний контекст реальности, будто оборотень строительного бума вместе с мировой пандемией держат нас на крючке вне нашей осознанности. Итак, речь идет о преображении пенопласта в архетип строительных руин, что кстати не противоречит устоям идейных аберраций в сфере бумажной архитектуры. Приступая к процессу создания проекта, первый шаг был прикован к решению задачи накопить упаковочные блоки таким образом, чтобы выявить конструктивные и пластические особенности формы. Через этот акт действия сработал механизм интеллектуального и эмоционального реагирования в определении концептуального и поэтического спектра всех последующих идей. Затем на втором этапе было необходимо высвободить поверхность пенопласта от цвета синтетической белизны и привнести в него землистый оттенок саманной охры, обработав поверхность двойным глиняным грунтом. На этом участке работы стало очевидно, что объект должен обладать антискульптурным прочтением, исключающим рутинный процесс академической лепки. В силу строительного характера блочных элементов, тут возникает блуждающий транс плодотворного поиска в материализации необычных и изысканных конструктивных решений. По сути это художественное возведение малых форм должно напоминать в итоге строительную площадку какого-нибудь заброшенного объекта, готового принять на себя облицовку техники чий. Хотя не исключено, что этот тотемный стан в наших глазах прикинулся пафосом первомайской машины времен Союза Советских Социалистический Республик, на которой транспарантная униформа выцвела до состояния выжженной глины. Возвращаясь к позиции текстильного оформления, на третьем этапе шелковые и акриловые нити, накрученные на тонкие деревянные палочки наклеиваются на грунтованную основу под размер глиняных лекал. Фокусируя алгоритм идейной ясности, проект, как церемониальный дискурс в недрах самой бесполезности, ассистирует собственную внешность знаком интерфейсной навигации в сокрытии нового прибежища для текстов и пыли. Далее, маркируя тутошний топос закрытого помещения, мы видим зримость восточного орнамента со свастикой на угловатом выступе объекта. Глина, словно скованная пыль, бодрствует своим сном, отдавая тактильный контент своей образности в иллюзию смысла. Но на другом шлакоблочном развороте открывается печатный рельеф слова «Кимсан», будто блокпост нашего мгновения, и вновь повторяется в нише только уже в другом сочетании «Сен у’знинг ким сан».
А в другом оссуарии сам текст, который написал Саша Куприн, хранит иное сокрытие «Под пылью шёпотов, больные зеркала угасли». По сути дела, текстовое наличие в оссуарии – это и есть речевая пыль, а пыль - есть текст без содержания. Недавно, Шамшад Абдуллаев по поводу названия проекта «Оссуарий для текстов и пыли», написал мне о том, что «Есть ощущение клаустрофобической слоистости – и впрямь оссуарий для малых земных вещей, и остается много места длительному чтению поверх бороздчатых и бугристых пустот без костей или, как сказал бы Беккет, без эха костей».
